Анна-Екатерина Эммерих
(1774 - 1824)
Она родилась в деревушке Фламск в Вестфалии, близ города Коесфельд.
Родители были бедными крестьянами. Хижина, где прошли ее детство и юность, была сколочена из досок и покрыта соломой и мхом. Окон не было, и свет проникал через дверь. Не было настоящей печки, и в холодное время хижина обычно была полна дыма. За перегородкой против, входа помещались домашние животные. В хижине стоял ткацкий станок. Скамьи расставлялись лишь на ночь, на них клались подушки, набитые соломой. С крыши свешивались нитки, сено и солома. Все было прокопчено дымом.
В таком помещении жили, кроме отца и матери, девять детей. Крайняя бедность и простота жизни соединялись с благочестием семьи.
Вот как описывает Анна свой ранний выход с отцом на работу:
«Рано на восходе солнца отец брал меня с собой в поле. Когда всходило солнышко, отец всегда снимал шляпу, молился и говорил с радостью о Господе, с благодарностью за Его милости к нам: «Да не застанет тебя никогда солнце в кровати! Смотри, – говорил он, – здесь еще не прошел ни один человек. Еще благодать Божия лежит на нетронутой росе, не сотворено ни одного греха, не сказано ни одного дурного слова. А когда по росе прошли, все уже совсем иное, точно испачкано людьми».
Он показывал мне на крест нашей церкви в Коесфельде и говорил: «Смотри, вот Церковь. Там Святые Дары, там Сам Господь. Он видит нас и благословляет наш труд».
А если он слышал звон церковного колокола, то снимал шляпу и говорил: «Теперь давай следить душой за литургией. Люди всегда ждут чудес. А ведь мы живем среди непрерывного чуда. Вот зерно лежит в земле, потом всходит и приносит урожай во сто крат больший. Разве это не чудо?»
По воскресеньям, после обеда, отец пересказывал детям воскресную проповедь, объяснял ее, читал толкование к Евангелию.
Так же благочестива была и мать Анны-Екатерины. С терпением и выдержкой несла она тяготы многодетной жизни и бедности. С мужем жили они очень дружно. Никогда не роптали на труды и нужды, смотрели на работу как на милость Божию и в молитве черпали силу.
Впоследствии Анна рассказывала о своей матери:
«Первые правила, которым учила меня мать и которые сделались для нее поговоркой: «Господи, пусть будет так, как Ты хочешь, а не как я хочу». И дальше: «Господи, пошли мне терпение, а затем бей меня, сколько хочешь». Слова эти я навсегда запомнила.
Когда я играла с другими детьми, мать говорила: «Когда дети играют благочестиво, то ангелы Божии и Младенец Иисус с ними». И я верила в это чудо. Когда я по совету матери крестила лоб, рот, грудь, то думала: это ключи для мыслей, уст и сердца, чтобы ничего дурного в них не вошло. И пусть эти ключи всегда будут у Младенца Иисуса, и тогда все будет хорошо».
Отец никогда не забывал, как бы они ни были усталыми от дневной работы, помолиться на ночь со своими детьми за путешествующих, за бедных и покинутых в жизни.
Пятый ребенок таких благочестивых родителей, Анна-Екатерина с самого рождения своего получила благодатный и чудный дар: с тех пор, как себя помнит, была одарена небесными видениями. Своего ангела-хранителя Анна видела постоянно. Спасителя видела она среди лугов, где стерегла коров, – видела Его либо Младенцем, либо юным Добрым Пастырем, помогавшим ей в ее смиренной работе. Матерь Божия являлась ей среди лугов как Царица Небесная, сияющая красотой и святостью, ласкала, учила и утешала, показывая ей Младенца Христа. Приходили к Анне и святые, брали из ее рук венки, сплетенные ею в дни их праздников.
Анна-Екатерина не удивлялась этим видениям. Ей казалось, что Спаситель, Матерь Божия и все святые ближе к смиренным и бедным, чем к царям, богатым и сильным мира сего. И общение с ними казалось ей естественным. Еще ребенком она любила рассказывать о своих видениях из Священной Истории, и слушатели немало удивлялись.
Отец однажды взял ее на колени и сказал: «Ну, ты теперь с твоим отцом. Расскажи ему хорошую историю». «Тогда, – вспоминала Эммерих, – я начала ему рассказывать истории из Библии с такими подробностями, о которых он никогда не слыхал и о которых не имел понятия. Он сначала слушал и молчал, потом заплакал, и слезы капали на меня. Затем он спросил: «Дитя, где ты узнала все это?« Я ему отвечала, что эти картины проходят пред моими глазами постоянно. Тогда он замолчал и не стал меня больше расспрашивать».
В пять лет ей являлись абстрактные видения о Боге, Творце Вселенной, о падении ангелов и первых людей.
«Я думала, – говорила Анна-Екатерина, – что все люди видят подобные вещи, как и я наравне с ними вижу окружающие меня вещественные предметы. И я наивно рассказывала обо всем виденном мною родителям, братьям, сестрам, подругам, пока не стала замечать, что надо мной либо смеются, либо спрашивают, в какой книге я все это прочла. Тогда я замолчала.
Видения у меня бывали вечером и ночью, в поле и в городе, во время ходьбы или среди работы. Однажды в школе я стала говорить о воскресении мертвых, с большой уверенностью в том, что все знают и думают об этом так же, как я, не подозревая, что составляю исключение. Дети стали смеяться, а учитель меня сильно выбранил и строго приказал выбросить из головы опасные и ложные мысли».
Однажды в их село зашел странник, утверждавший, что он бывал в Риме и Иерусалиме. Он рассказывал о святых местах, и вымышленно описывал их своим слушателям. Девочка, спокойно сидевшая возле родителей, вдруг вскочила и с детской живостью стала упрекать его за эти искажения, а сама с необычайной точностью стала описывать эти места, как известную и давно знакомую картину.
Родители прервали ее и строго выговорили за резкий порыв. С тех пор Анна стала осторожнее и сдержаннее, решила молчать: в своей детской простоте подумала, что нехорошо поступила, рассказывая о том, о чем остальные люди хранят молчание. На вопросы о подобном отвечала только: «Во всем хвала Господу Богу».
В ее видениях все было так полно света и вместе так естественно, так радовало ее и ограждало от всего темного, что она думала: Господь посылает подобные видения всем детям, любящим Его. А если люди, с которыми она жила, не говорили о получаемых ими милостях, значит, они были скромнее и сдержаннее ее. Она решила им подражать и молчать впредь о том, что видела.
В семь лет Анна пошла в школу и пробыла там четыре месяца. Учитель отправил ее домой, говоря, что не может ее учить, так как она заранее знает то, чему он хочет ее научить.
Анна-Екатерина никогда не читала книг: ни в детстве, ни взрослой. Это было излишне – она заранее знала, что в них написано. Никто не учил ее латинскому языку, но Анна прекрасно понимала все молитвы, произносимые по-латыни. Искусству шить ее научил ангел-хранитель. Вот как она рассказывает об этом:
«Мне было тогда всего шесть лет. Когда я стерегла коров, узнала, что у меня будет братец. Не понимаю, как я это узнала. Мне так хотелось сделать подарок моей матери для ожидаемого младенца. К сожалению, я еще не умела шить, но, однако, взяла с собой свои лоскутки.
Ангел-хранитель, приблизившись, показал, как я должна работать, и помог мне сшить чепчик и другие вещи, которые я передала своей матери. Она несказанно была удивлена. Однако она взяла у меня эти вещи, но при этом заплакала, хотя старалась скрыть свои слезы, и показала сшитые мною вещи отцу. Оба старались скрыть свое удивление. При помощи моего ангела я сшила и другие вещи, раздавая их бедным».
С душевной простотой воспринимали родители все необыкновенное в их дочери. Правда, видя ее благодатные задатки, благодарили со слезами Бога. Они не выделяли Анну среди остальных детей. Никогда она не замечала удивления или любования собой. Родители любили ее особенно, но никогда этого не показывали.
В девочке было что-то необыкновенное, радостное, доверчивое. Глаза ее сияли особенным блеском. Она своим ясным взором, прелестным голоском, радостным ласковым обращением скрашивала тяжелую жизнь семьи. Все любили ее: и свои, и чужие.
Она глубоко переживала чужую беду или чужой грех, сразу светлый взор потухал, румянец пропадал и непонятная скорбь виднелась на детском личике. Слыша о всяком грехе, сгорала от желания помочь согрешившему. Мать иногда раздражалась на эту перемену и наказывала девочку. Незаслуженное наказание Анна переносила так необычайно кротко, и оставалась при этом такой довольной и ясной, что родители спрашивали друг друга: «Что будет из этого ребенка?»
Себя Анна Эммерих считала самой дурной, постоянно испытывая угрызения совести. Когда ей шел пятый год, увидя в чужом саду яблоко, захотела съесть его. Анну охватило такое сильное раскаяние, что она решила никогда не пробовать яблок, и исполнила это твердо.
С раннего детства девочка больше молилась за других, чем за себя: молилась, чтобы не совершилось греха, чтобы ни одна душа не погибла. Часто долго молилась на коленях за тех, кого видела духовными очами в опасном положении. По ее сильной и доверчивой молитве эта опасность отвращалась.
Рано она привыкла к ночной молитве, которую затем не оставляла никогда. Когда родители засыпали, она два или три часа молилась, выбирая предрассветные часы. Особенно любила молиться под открытым небом. Если погода позволяла, тихонько выскальзывала из своей хижины на поле и молилась с простертыми по направлению к церкви в Коесфельде ручками. Молитвенное бдение давалось ей не без труда. Ее слабое тело требовало отдыха, природа брала свое. Но дитя мужественно боролось со слабостью.
Слыша голос ангела-хранителя, зовущего ее на молитву, девочка со слезами просила прощения за свою невольную слабость и побеждала ее. Чтобы легче пробуждаться от сна, она подкладывала деревянные палки в постель, одевала сплетенный жесткий пояс из грубых веревок. И достигала того, что приучила себя к легкому пробуждению среди ночи, и до конца жизни молилась по ночам. Может показаться удивительным, где брала маленькая пятилетняя девочка укрепление для столь долгих молитв? Ежедневно перед ее глазами проходили картины опасности и несчастья для душ и тел, и своими молитвами она могла отвратить нависшие беды.
Эммерих видела нетерпеливых больных, умирающих, заключенных, заблудившихся путников, утопающих в море, и чувствовала, что ее молитва может принести им помощь, утешение, спасение. Ангел поддерживал ее в молитве, и жажда помочь ближним делала часы молитвы быстротекущими.